памяти Ромы Смоленского

Я собирался написать о нем хоть что-то уже несколько лет. И все никак не получалось. Все какие то пустяки выходят. Некогда давши одной своей однокласснице ссылку на свежесозданный сайт нашей школы, я тут же получил от нее недоуменный вопрос: «почему на страничке, посвященной памяти ушедших выпускников и учителей, нет ничего о Ромке?» Действительно, это по меньшей мере несправедливо. После этого я попробовал поискать Ромку в интернете. На запрос «Роман Смоленский» все время вылезали то древнерусские князья, то олигархи, а на «Roman Smolensky» это уже был он сам, правда только как автор статей по алгебре. К сожалению, я не в состоянии их понять и оценить по достоинству. Наш общий с ним знакомый, тоже замечательный математик, сказал о них так: "О задачах которые решает Рома можно дать следующее представление. Если сравнивать математику с горным походом, это все равно что он полез на стенку. Тропинок там нет. Шансов залезть мало, но если удастся - это будет сильный прорыв." Теперь уже мы не узнаем, был ли Рома в состоянии добиться результата: оказалось, что ему было отпущено слишком мало времени. Недавно про моего одноклассника N. сказали: «Это последний романтик в науке». Имелось в виду, что он занимается наукой, вместо того чтобы делать деньги на бирже. Через год после этих слов N. подался на биржу. Мне кажется, к Ромке эти слова подошли бы куда лучше. Конечно, кто знает, как сложилась бы его жизнь, но именно его мне на бирже представить себе очень трудно. Еще ему совершенно не был свойствен снобизм, которым, к сожалению, славилась и славится наша школа. Думаю, что он никогда не чувствовал он себя «солью земли и гордостью передового человечества». Но он всегда выделялся. Незавязаными шнурками на ботинках, гениальностью и остроумием. Он сразу привлек мое внимание еще когда я в первый раз увидел его на занятиях в ВMШ. Он постоянно задавал вопросы и предлагал идеи. Идеи обычно были неожиданные и интересные. Вот записывать задачи он не любил. За что, бывало, хватал двойки. Очень отчетливо помню, как Рафаил Калманович, тогда только пришедший в наш класс (а случилось это в конце четверти) размышлял вслух над оценками, поставленными его предшественницей: «Так…Смоленский… два, пять, два, пять, два, пять - тут он развел руками - ну, извините, пятерки в четверти я вам поставить не могу.»
      В школе мы с Ромкой были вместе. Его мама ставила ему меня в пример в отношении аккуратности и мне это было удивительно – как это я именно в этом могу быть для кого-то примером? Помню как мы бродили с ним по городу и, проходя мимо своего бывшего дома, он предложил туда зайти и сообщить, что раньше нас здесь всегда кормили. Еще как-то приехали к нам в школу какие-то парапсихологи. Сперва они довольно успешно при полном зале отгадывали и внушали мысли, а потом пригласили всех заинтересовавшихся в свое общество, попробовать свои силы в этом непростом деле. Мы с Ромкой туда пришли (помню еще напротив была вывеска какого-то общества баптистов и меня очень удивило скопление на таком маленьком пятачке сразу двух сильно неформальных организаций: дело было в конце семидесятых годов) и нам сразу предложили заняться какими-то упражнениями на развитие телепатических свойств. Потом Ромка рассказывал, что когда ему завязали глаза и стали поднесли руку к его затылку, он слегка откинул голову назад, потому что парапсихологи это любят. Окончивши школу мы вместе дружно провалились на мехмат Завалить Ромку было нетрудно: по сути он верно решил все задачи, но, в частности, в конце решения последней из них, самой сложной, он написал: «из этого следует, что все углы в данном треугольнике равны.» Посчитав лишним указать, чему именно они равны. После этого мы опять же вместе поступили в педагогический. Потом вместе помогали Рафаилу Калмановичу на уроках у матшкольников, вместе водили их в походы, вместе играли на гитарах. С третьего курса Ромка уехал с родителями в Америку. Этому, как было принято в те годы, предшествовала процедура предания его общественному порицанию с последующим исключением из института. Для порицания было собрано общекурсовое комсомольское собрание. Рома сказал, что уезжает в Израиль (такие тогда были правила игры, если кто не знает). К чести наших однокурсников (правильнее, наверное, однокурсниц) надо заметить, что они проявили редкостную пассивность и желающих клеймить Ромку не нашлось. Тогда на сцену вылез завкафедрой вычислительной математики товарищ Щенников и сказал буквально следующее: «Вот Смоленский в Израиль уезжает. А я вам скажу, у нас об этом в газетах не пишут, но мне точно известно, что через несколько лет у нас с Израилем будет война.» И картинно повернувшись к Ромке добавил: «учтите, я хорошо стреляю.» Потом, чтобы не быть посаженным за тунеядство, Рома поступил работать в ЖЭК. Там, как он рассказывал, основной его обязанностью было «пить портюшу». Потом скрывался от армии, и еще через пару месяцев уехал. Перед этим мы с ним успели встретить новый, 1980 год. Один наш приятель решил устроить новогоднее действо: пройти в маскарадных костюмах по улицам, поздравляя прохожих. Звали многих, но собралось человек пять-шесть, в том числе и мы с Ромкой. Он оделся русским ванькой с нарисованным сердечком на щеке и с балалайкой. Мы прошли по центру толпы не собрали, но и в ментовку не загремели, несмотря на опасения наших мам: время было мрачное, и кто знает, что этим пчелам могло прийти в голову? Уезжал он в феврале. Я проводил его в Шереметьево. Его шапочка прощально мелькнула где-то наверху, и мы расстались, как я полагал навсегда. Первого апреля в семь утра в нашей коммуналке раздался звонок. Я с удивлением услышал Ромкин голос. Он предложил мне поздравить с первым апреля всякого, кто поверит, что он мне и вправду звонил. Потом я долго его не слышал. Писем он не писал. От общих знакомых я узнавал, что он поступил в Беркли, затем женился на замечательной девушке Инне, родил сына, получил степень доктора. Потом я сам уехал в Израиль и примерно через год вновь услышал в трубке его голос. Он получил временную позицию в Иерусалимском Университете и приехал с женой и сыном в Израиль. Сыну его Натану тогда было года три, он выбирал из салата колечки лука и говорил «Ауди». Выяснилось, что в Америке Ромка подсел на песни «Битлз» Я тут же поинтересовался, какие их стихи ему понравились. Он усмехнулся: «стихи их на русский лучше переводить примерно так: «Через двор со свистом летит Билл, летит Билл…» Через пару лет, когда срок работы в Иерусалиме подходил к концу, у него не оказалось нового приглашения на работу. Ромка сильно волновался, но в самый последний момент его пригласили в Бонн. Он уехал туда и вроде все на новом месте наладилось, об этом мне, навестив Ромку через год, рассказывал его троюродный брат и наш общий одноклассник Паша. Правда перед его отъездом Ромка заболел чем-то, но это несерьезно, наверное простудился. А в октябре Павел снова мне позвонил и сообщил, что Ромки больше нет. Что когда болезнь распознали, оказалось что это рак в последней стадии, и сделать уже ничего нельзя. Ромка вернулся в Америку и через неделю умер.
      И вот сегодня, ровно через десять лет после его смерти я судорожно напрягаю память в поисках каких-то слов, поступков, чего-то общественно значимого – и не могу вспомнить почти ничего. Это довольно грустно, потому что если от такого замечательного человека в интернете остаются только статьи по математике, пусть и ценные для науки, но все же доступные лишь относительно немногим специалистам, то что говорить о нас, не таких замечательных? Впрочем – утешаю я себя, дело тут вовсе не в Ромке, а во мне. Это только я помню лишь, что рядом был человек остроумный, всегда готовый помочь, с которым было легко, но не могу подтвердить это какими-нибудь прекрасными историями, с ним приключившимися. Другие, надеюсь, еще напишут о нем сверх того немногого, что мне удалось здесь собрать.